Есть в теории русской прозы описание своеобычного приёма в литературе, названного так — «остранение». Это когда прозаик описывает, например, некие явления человеческого мира глазами животного. Яркий пример — главы из «Собачьего сердца» Булгакова, где Шарик ещё не превратился в Шарикова. Или как глазам инопланетянина предстаёт невиданный им доселе земной мир. Или проще: впечатления ребенка, впервые попавшего куда-либо, например в театр.

Сверхзадача автора здесь — отстраниться от всего, что было ему известно раньше об этом явлении, исключить из своего сознания все заведомые мнения и предубеждения, не читать программки и пресс-релизы, а только довериться своим чувствам и внимать. Попробуем приживить этот приём в журналистике и рассмотреть яркие события первой половины саратовского театрального сезона 2007-2008. На странности повествования просьба внимания не обращать — на то оно и «остранение».

Для начала, не поверим, что русские интеллектуалы с мазохистической страстью вникают в непростые перипетии и состояния серьёзных литературных героев. Это — их работа, а с отличным удовольствием они на досуге читают анекдоты и ходят на комедии. В этом сезоне говорить о саратовском Театре русской комедии можно только, как о покойнике — либо хорошо, либо ничего. Потому что под тяжкой эгидой Театра драмы насильственно объединенному с ним театру до сих пор не удалось выпустить ни одного спектакля. Вряд ли в связи с этой ситуацией кто-то может сказать, что «иго моё — благо».

Зато драмовцам удалось комедию Мольера, выражаясь стихами Северянина, «претворить в грезофарс». «Проделки Скопина» (с ударением на «а»), как пошутили в маршрутке по дороге к театру, смотрятся с замираниями сердца и поочередно прочих жизненно важных органов.

Игорь Баголей до тех пор не казал нос (накладной, григовский своего недавнего героя из «Безымянной звезды») на финальных поклонах своих студентов-дипломников, пока в одну прекрасную премьеру они не стали «фарсить», как сумасшедшие, сводя с ума заодно и зрителей феерическими переменами костюмов, грима, париков, реквизита героев и приводя в ажиотаж своим задором под итальянские мотивы. На его спектаклях бинокли в гардеробе Драмы точно теперь будут расхватывать, аки горячие пирожки в крещенские морозы, потому что героя (читай: играющего его актера) распознать в таком разе можно разве что по глазам. А то и токмо по репликам, ежли он тёмные очки надел, ведь голос-то его и подделать можно! Итак, запомните основное правило современного зрителя XXI века — надо знать текст.

А вот широко разрекламированная ТЮЗом феерия «Синяя птица» смотрится без задуманного создателями восторга. Богато разодетая путеводительница детей Душа Света, призванная воплощать всё самое доброе в сказке, фальшивит с первых нот песни-появления. «Остраниться», почувствовать себе ребенком здесь не представилось возможным. Какое-то подсознательное чувство опасности настырно заставляло проводить психологическую экспертизу сознания как самого автора пьесы нобелевского лауреата Метерлинка, так и режиссёра, не решившегося или не ставшего, в пику Станиславскому и МХТовской постановке пьесы, спорить с авторским архетипом коварной женщины-кошки и верного мужчины-пса. В таких негуманных условиях даже и самая что ни на есть Душа Света, профессионально держащая светлую улыбку на протяжении действия, не выдержит и по-тигриному злобно оскалится на завершающем поклоне!

В оперном театре топочущие балеруны не воспламенили зрителя до тех пор (даже в миксе из Штраусовских вальсов), пока не встали на пуанты в… рокочущей, непреодолимой «Мистерии танго». «Утомлённое солнце», «Счастье моё», «Парижское танго» — и вот на сцене роковая женщина в чёрно-белом, предсказывающая юному герою славу лучшего тангейрос в Буэнос-Айресе, чистую, белоснежную возлюбленную, надежды на материальную состоятельность и прочие вкусности. Сакральность языка танца, на котором оживлённо переговариваются герои балета, непонятного шибко «остранённому» зрителю, удачно компенсируется символикой цвета костюмов героев и предсказаниями крупнокалиберных гадальных карт. Но вот во втором действии высокая покровительница повернулась белой спиной к герою — и всё пошло наперекосяк. Седоватый цыганский барон (узнаваемый даже «остранённым» зрителем знаменитый Игорь Стецюр-Мова) брутальным мужским потенсом добывает «синюю птицу» — некогда белоснежную возлюбленную нежного юноши, подчиняет её волю и, похоже, становится её продюсером. Бедный юноша, которого злодейка-судьба бесповоротно сделала своим избранником, ещё пытается соперничать с Будулаем, но Чёрно-Белая Дама при помощи карт малого достоинства очень доходчиво указывает талантливой рабыне её скромное место в обществе. Потом увлекает в тёмное закулисье безвольного «тангейзера» и, очевидно, съедает его, не забыв, правда, подобно паучихе завесть от него потомство — выходит она с маленьким мальчиком, похожим на бледного избранника властной женщины.

Не обойдён гендерный вопрос и в героически выживающем на выселках города театре «Версия». Сильные женщины и здесь — бич другой половины человечества. Царевна Фефёла — дюжая мужеподобная самодурка — лупит почем зря аристократических прынцев, а сердце и нежность, взявшиеся, как в сказке, откель непонятно, отдаёт оценившему её неподдельные достоинства крестьянскому сыну. «Исчезновение принцессы Фефёлы Третьей» перекликается с другой яркой постановкой театра — «Две Бабы-Яги» о Василисе Прекрасной, ставшей ведьмой из-за своей жадности.

По-прежнему репертуарная ситуация в старейшем саратовском Народном театре остаётся на грани точки замерзания. Понеся значительные потери сил (в который раз пополнившие богему столицы и ушедшие в мир иной ведущие актёры, серьёзно заболевший режиссёр — всё в этот сезон), театр, однако, не сдаётся, продолжая работу над «Вишнёвым вареньем» Улицкой, рассматривая «Малиновое варенье» Близнеца, а также другие пьесы, и активно работает, ожидая перемен в своей судьбе. А уж какими они будут, вернётся ли прежний режиссёр, выделится ли новый из актёрского костяка и кто это будет — мужчина или женщина (кстати, в этом театре ещё никогда не было подобного прецедента — женщина-режиссёр) — покажет время.

Серьёзные извинения должны получить здесь театры Саратова, обойдённые вниманием в этой статье. Автор так и не смог найти в себе силы посетить в этом сезоне кукольный театр «Теремок», боясь не справиться с некоторыми ассоциациями при виде марионеток, безвольно подчиняющихся рукам опытных кукловодов. А чтобы судить — надо первым делом увидеть, на что искренне надеется «остранённый» зритель в продолжении театрального сезона в новорождённом году.