В вузе одной губернии случился казус: ушёл на пенсию уважаемый человек, завкафедрой, проректор по науке. Ушёл по состоянию здоровья, просто физически не смог дальше работать. Руководство вуза в глубоком раздумье: выяснилось, что заменить учёного попросту некем. Никому из сотрудников вуза, а тем более его успешным выпускникам, неинтересно занимать вакантную должность. Казус случился год назад, и место, говорят, по-прежнему вакантно. Случайно ли?

Мой знакомый Саша когда-то всерьёз намеревался грызть гранит науки и алгеброй поверять гармонию. Потом наступила перестройка, Саше подвернулись перспективные заработки, и он стал бизнесменом. Но молодые годы не забыл и потихоньку настраивал на грызение гранита науки своего сына. Сын закончил факультет прикладной математики и кибернетики МГУ и получил два предложения: в аспирантуру МГУ (со стипендией 1500 рублей) и в Колумбийский университет (со стипендией 1500 долларов). Как шутили когда-то диссиденты, «он, конечно же, выбрал свободу».

Как сказал Саша, в этом выборе его сын руководствовался не только собственной зарплатой. Молодому математику, чтобы всерьёз двигать науку вперёд, а не вбок, нужно не только полторы тысячи долларов в месяц на жизнь и пять тысяч в год на приборы и оборудование. В МГУ ему предлагали 30 долларов в квартал «на литературу». Вот почему за последние 10-15 лет отечественная наука не создала ничего такого, за что можно было претендовать на Нобелевскую премию. Только не надо козырять именами Алфёрова и Гинзбурга: они получили свои премии за работы, которые были сделаны в советские годы, с использованием советского интеллектуального потенциала.

Состоявшаяся недавно в Саратове международная конференция «Глобеликс-Россия-2007» стала для Саратовского технического университета поводом гордиться самим фактом проведения такого солидного форума в этом вузе. Увы, но информацию о других предметах для гордости почему-то услышать не удалось. Научные кадры малочисленны и бедны. Люди со степенями получают надбавки только в том случае, если ведут преподавательскую деятельность. К тому же сам статус человека со степенью кандидата или доктора наук основательно испорчен небезызвестными кампаниями по защите диссертаций всем, кому этого хотелось. В Саратове, как сказали мне компетентные источники, «цена вопроса — от 5 до 10 тысяч долларов, в зависимости от научного направления». Так чем гордиться?

Впрочем, продаются и покупаются, в том числе и дипломы выпускников вузов. Цены — ниже, эффект — больше, чем от ежесеместрового «башляния» за учёбу, результат — тот же. Липовые экономисты, юристы, педагоги не столько не могут найти работу по специальности, сколько не хотят её искать.

Недавно на ПДС у зампреда правительства Саратовской области Наталии Старшовой поднимался вопрос о качестве профессионального образования.

Замминистра образования Олег Афонин сообщил о диспропорции между спросом и предложением: экономике нужны рабочие руки, в то время как частные и государственные образовательные учреждения по-прежнему клепают дипломированную «липу».

Однако специалистов рабочих профессий учить попросту некому. «Рабочая интеллигенция» — мастера-золотые руки, токари-универсалы, фрезеровщики-ювелиры, наконец, кузнецы, которые молотом могли аккуратно захлопнуть крышку часов, которая в былые годы не гнушалась передавать опыт и знания молодёжи — исчезла, спилась, вымерла.

Оставшиеся и рады бы учить, да негде и не на чем: на том же ПДС отмечалось, что до 90 % учебно-лабораторного и производственного оборудования устарело либо изношено.

Впрочем, и с обучением дипломированных специалистов те же проблемы.

Знакомый преподаватель саратовского вуза звонил при мне в бухгалтерию с расчёткой в руках. Там были написаны смешные цифры, которые, как он ожидал, должны были измениться после повышения с 1-го сентября МРОТ. Ему объяснили, что «повышение зарплат бюджетникам» не привязано к МРОТ, и если зарплату и повысят, то не в два раза — пропорционально увеличению МРОТ, — а на десяток-другой процентов. Этакая подачка на компенсацию инфляции. В целом же система финансирования в саратовских вузах — политехе, экономе, аграрном, правовом — базируется на подачки федерального бюджета и мощные ресурсы так называемых «внебюджетных источников», распределение которых происходит за закрытыми дверями и по неведомым простым смертным алгоритмам.

Знакомый преподаватель пожаловался однажды, что в таких условиях он просто не в силах чему-то учить студентов. Раньше преподаватель был для студента авторитетным источником знаний. Теперь источник знаний — Интернет, а уж об авторитете человека без степени и звания, получающего чуть больше ста долларов в месяц за ежедневные три часа лекций и семинаров, и говорить не приходится: «У студентов мобильники стоят больше, чем мой месячный оклад».

Ещё один знакомый — студент экономической специальности — и рад бы получить знания у убелённого сединой профессора, да не может: у того за плечами — теория плановой экономики, в голове — дайджест современных брошюр по западному менеджменту и маркетингу, багаж практических знаний — пуст. А человек с опытом предпринимателя на место профессора не придёт. Потому что он в день зарабатывает столько, сколько профессор за год. Либо это будет списанный в тираж предприниматель, который может поделиться только опытом «как не надо вести бизнес». С другой стороны, студент понимает, что ценность диплома — это в большей степени стереотип, оставшийся с советских времён. В нынешних условиях диплом — не более чем красивая бумага, которая не гарантирует работодателю профессионального работника, а работнику — достойного заработка.

Можно — дело нехитрое — ругать «эту власть» и «эту страну». И мечтать о бегстве на Запад, в вузы, где совсем другие цены на труд. Правда, там надо знать ин.яз. как минимум. А ещё — учиться, учиться и учиться. Это сложно. Проще устроить регулярную «жатву» с абитуриентов и студентов, которые готовы платить за то, чтоб их не грузили ненужными знаниями люди, которых они не уважают.

На Западе во все советы крупных университетов входят бизнесмены, которые принимают участие в жизни этих вузов. Бизнесмены финансируют преподавателей, которые куют для них кадры. Я могу себе представить такое в Москве. В Саратове — не получается.

«Когда это всё кончится?» — спросит читатель. Нескоро. Даже уйдя на пенсию, сотрудники вузов по-прежнему держатся за место в вузе. Потому что больше жить не на что, а тут хоть на хлеб с водой хватает. Студенты одного вуза рассказывают, как ездят в маршрутке с профессором, который ещё помнит выступление Троцкого перед студентами. Он преподаёт не только потому, что на хлеб с водой не хватает. И не только в силу привычки. Он понимает, что если он уйдёт, то заменить его будет некем, как того проректора из упомянутого вуза. В этом — корень проблемы. Пока будут держаться за нищие ставки «незаменимые» — ставки будут нищими. Вот если бы сейчас все они дружно (по всей стране) написали бы заявления об увольнении, и вузы оказались бы перед угрозой закрытия из-за «неукомплектованности штатов», вопрос был бы решён молниеносно. Призыв о приёме на работу новых кадров натолкнулся бы на обоснованный запрос достойной заработной платы. Тогда неизбежно бы поднялся вопрос о повышении всех этих копеечных вузовских ставок. Встрепенулись бы те же самые «блатные» студенты и их родители, которым нужен был бы законный диплом. Встали бы «на уши» в министерствах и ведомствах. И, постояв, приняли бы решение, которое устроило бы всех. Но в такое, скажем честно, не верится. Потому что «незаменимые» не способны на открытый протест. Потому что профсоюзы образовательных учреждений существуют в основном для распределения благ в размере собираемых профвзносов, а не для реальной защиты интересов своих членов. Потому, наконец, что «незаменимым» рабом чувствовать себя легче, чем самостоятельно отвечать за материальное благополучие себя и семьи. И проще ходить на службу за сто долларов в месяц до конца. Вот только когда конец наступит, кому от этого станет лучше?