Всё ближе декабрь. Первые выборы, в которых не будет одномандатников, кандидата «против всех» и порога явки. Первые выборы, когда обкомы в полном составе пойдут на участки, и победит та партия, в обкоме которой больше работников. В России прошло лицензирование брендов на право участвовать в имитации демократии. Впереди — смотр-конкурс лицензиатов.

Слово «лицензия» — термин экономический. Получение лицензии даёт право заниматься определённым видом хозяйственной деятельности. Однако новая Система, построение которой ведётся с начала века, придала этому термину политическую окраску. Государство ввело лицензирование участия в выборах, и лицензии выдаются теперь не группам бузотёров, собирающихся в пору сезонных обострений, а крупным корпорациям, удовлетворяющим жестким требованиям.

Главным требованием является негласный договор о стратегии партии в ходе выборов в Государственную думу и сопутствующих выборов в региональные законодательные органы власти. Другими словами, партия, получая лицензию, определяется, против кого и за кого будет дружить. Одни будут «мочить» псевдолибералов из СПС и «Яблока», другие — ортодоксов из КПРФ, третьи, позиционируя себя как «новые либералы», будут, с одной стороны, создавать системный противовес «ЕР», с другой — КПРФ.

При этом карликовость или масштабность партий на деле не будут иметь ключевого значения. Глубоко законсервированная Демократическая партия России может стать реальной партией, если партсписок возглавит такой человек, как Дмитрий Медведев. Стремительно теряющая рейтинг КПРФ без труда наберёт себе новых сторонников, если её возглавит Сергей Глазьев. Наконец, карликовые партии, якобы случайно прошедшие перерегистрацию, вполне могут стать известными благодаря присутствию в первой тройке партсписка известного спортсмена или шоумена. Будет это Гарри Каспаров или Николай Валуев — не имеет значения. Важна не столько фигура, сколько роль, которую партия должна играть по лицензии.

Политические лицензии выдаются государством, исходя из представлений государственных мужей о структуре интересов электората, которому в новой системе выборов уготована роль пассивного исполнителя сценариев, написанных на Старой площади. И язык не поворачивается однозначно осудить такую электоральную реформу, потому что память услужливо подсовывает изученную по разным источникам многокрасочную картину революции 1917 года, а перед глазами — опыт демократических экспериментов конца 80-х минувшего столетия.

В борьбе с партноменклатурой и партийными олигархами 70-х-80-х годов те, кто называли себя «демократами», однозначно проиграли. Сделав ставку не на финансово-экономические интересы кланов, а на «политическую сознательность масс», «демократы» добровольно передали олигархам то, что могли бы получить в результате перераспределения собственности и власти на рубеже 90-х годов. Игра на «политсознательности» привела к тому, что в Госдуму на волне «народного признания» приходили не политологи, экономисты, юристы, а маргиналы, которым доставляло удовольствие приходить на заседания парламента с накладными женскими грудями. Сознательное оболванивание, дезориентация и деморализация «электората», успешно проведённые в 90-е, привели к тому, что избирателям сейчас попросту нечего делать на избирательных участках.

Если полтора десятилетия назад можно было надеяться на перестройку Системы пришедшими туда людьми «из народа» (читай: из сообществ, не допускавшихся ранее к реальной власти), то теперь человек, попавший в Систему, начинает жить по её законам. А избиратель не в силах ничего изменить.

Периодически умные люди в университетах и академиях порываются обсуждать проблему депутатской ответственности. Дискуссии заканчиваются одинаково: механизмы отзыва, прописанные в нормативных актах субъектов Федерации, нигде не действуют. Запустить маховик уголовной ответственности предельно сложно (процедура снятия депутатской неприкосновенности — долгая и дорогостоящая, а отзыв избирателями фактически равен новым выборам). Проверить политическую ответственность, привязанную к обещаниям, многие из коих изначально носили невыполнимый характер, реально, но привлечь за невыполнение — нет.

Депутатам же выгоднее быть ответственными перед руководством собственной партии, голосуя по ключевым вопросам так, как прикажут сверху. «На всех уровнях — от местного до общефедерального — финансово-промышленные группы, олигархические кланы, мафиозные синдикаты нередко вкладывают ощутимые ресурсы в отдельных личностей, снабжаемых жёстким планом действий и отрабатывающих впоследствии специфические заказы. В некоторых субъектах бизнес-кланы скупают целые ячейки партий и управляют через формальных лидеров работой фракций на поприще регионального законодательства», — отмечалось в резолюции одной такой конференции политологов, прошедшей однажды в ПАГСе.

С 2003 года одной из известных саратовских групп политтехнологов на выборах в Саратове и области практикуется подписание «Договоров доверия» между избирателями и кандидатом в депутаты. Ценность этого документа была в том, что кандидат давал письменные обязательства перед избирателями. Однако практика показала, что главным критерием голосования всё-таки является не подобная степень открытости кандидатов в депутаты, а расхожие стереотипы.

Избирателю проще проголосовать за привычный громкий лозунг вселенского масштаба, не особо задумываясь над тем, сможет ли конкретный депутат реализовать обещанное на своем уровне.

Избирателю проще голосовать так, как прикажет начальство, чем отстаивать свои интересы, вчитываться в заявления кандидатов и в действующее законодательство.

А в итоге — упоминавшаяся выше имитация демократии и имитация выборов. Всё возвращается на круги своя — политику делают кланы. И задача избирателя, желающего как-то менять свою жизнь и влиять на политику, — иметь хотя бы символическое отношение к политической корпорации, играющей в интересах одного из кланов. Раньше такими корпорациями были КПСС, комсомол, профсоюзы. Теперь список корпораций увеличился, и у избирателя появился выбор. Наверное, это и есть демократия нового типа?