Недавно мне задали хороший вопрос: «Зачем тебе ребёнок?». Я не могу на него ответить.

Первые дни после родов меня не покидало ощущение неверия. Не верится, что это Я родила. Разве могу я дать Жизнь? Единственную и неповторимую. И разве можно относиться к этому новому человеку, как к своей собственности? Можно только восхищаться и удивляться. Тарас Бульба меня бы не понял. Я прощаю ему его гендерную дремучесть, пусть он простит мне мою.

Когда мой восхитительный ребёнок пошёл в школу, я не сомневалась, что моё восхищение им будет разделять пол-Европы. А жизнь наша будет счастливой и радостной. Но по мере обучения поняла, что мне не нравится всё — школа, программа, учебники и политика администрации.

Это было не в Саратове. Мы жили в маленьком подмосковном городке — всего-то 5 школ. Выбрали самую лучшую, называлась она гимназией, имела какое-то отношение к Юнеско, вмещала в себя мраморную лестницу, бассейн, стадион, обсерваторию и отдельный корпус для младших классов. Честно говоря, я выбрала её из-за расстояния от подъезда до школьной двери. Ровно 200 метров. Но и их мой удивительный ребёнок умудрялся преодолевать за 2 с половиной часа. Именно из-за этой его особенности была выбрана школа. Из окна я и без подзорной трубы могла наблюдать, как он самостоятельно осваивает новые территории.

Поскольку в городе, население которого росло, как на дрожжах, за счёт переселенцев, было всего пять школ, каждая по мере возможностей присвоила себе титул.

Гимназия, Лицей, Школа развития, Школа с уклоном и просто школа № 1.

Отбирать учеников по степени одарённости, с одной стороны, можно, но, с другой стороны — где будут учиться дети, прикреплённые районом проживания, не все же они умственно отсталые! И такое количество чеченцев, армян, азербайджанцев, грузин, молдаван и украинцев просто невозможно запихнуть в одну простую школу. Пусть у них регистрация из других городов и посёлков необъятной московской области, но ведь и они могут быть одарёнными.

В нашей с ребёнком гимназии педагогическая система была такая: детей строго делили. На классы гимназистов и классы дебилов. Напоминаю, я сейчас говорю не о городской гимназии, а о школе, хоть и получившей титул, но не имеющей право отказать в обучении ученикам по району проживания. В соседнюю школу, хоть бы и простую, их могут не принять, сославшись на другой район. Школа не резиновая, а приезжих очень много, среди них свои конкурсы.

Начальная ступень вроде бы не подвергалась делению, но набор в первый класс осуществлялся по данным анкетирования родителей на предмет доходов. У 1 А были стеклопакеты, телевизор, видеомагнитофон, а учителем — завуч. У 1Б — поездки по историческим местам, стеклопакеты в перспективе и молодая училка. У 1В — ничего, даже занавесок, а училка настолько безотказная, что брала всех забракованных комиссией по анкетным данным.

После четырёх лет обучения формировался один гимназический и два дебильных класса. В гимназический сдавали экзамены дети, не получившие ни одной тройки в четверти, начиная со второго класса. На родительском собрании нас предупредили, чтобы мы хранили дневники, которые являются документом для поступления.

Дебильный класс — это полуофициальное название. Так говорят учителя и ученики гимназических классов. На самом деле — общеобразовательный класс, просто с детьми никто толком не занимался. Уроки отменяли, иногда по целым четвертям не было то математики, то химии, могло вовсе не быть классного руководителя, и тогда за классом присматривал социальный педагог (милиционерша на полставки). Надо отдать должное, что какой-то шанс детям давался. Гимназистов всё время пугали переводом к дебилам, а дебилам предлагали платные репетиторские услуги, гарантирующие повышение успеваемости и перевод к гимназистам.

Ну и, конечно же, для всех была общая столовая, раздевалка, общие рекреации, туалеты, школьный двор и школьные дискотеки.

Я наблюдала одну интересную сцену. Сидела под дверью класса и ждала окончания урока, вместе со мной ожидала освобождения кабинета «платная продлёнка». Платную вела шикарная дама, бесплатную — пенсионерка из соседнего дома.

Дама беседовала с девочками. А мальчики нападали на какого-то унылого пацанчика. Причём один мальчик делал это всё более и более настойчиво. Пацанчик совсем приуныл и стал хлюпать носом, я встала и с криком «Да они ведь поубивают друг друга!» рванулась к ребятам. Дама обернулась. Глядя только на меня, сказала:

— Они так играют.

— Да какое играют! Он же плачет!

Тем временем пацанёнок улизнул в туалет, агрессор помчался за ним. Я потребовала, чтобы дама сходила и посмотрела, что делается в туалете. Она сначала послала девочек, потом пошла сама. Вернулась и совершенно искренне мне сказала:

— Не волнуйтесь, он не из нашего класса.

Я не понимала, что происходит. Я видела, что передо мной разворачивается картина чудовищного преступления против детей. Но ничего не могла сделать. Все мои призывы к коренному населению городка заканчивались советом: «Успокойся! Везде одинаково! Бывает и хуже. Начнёшь права качать — зачморят ребёнка».

«Не может такого быть, — думала я. — Такого просто не может быть, чтобы по всей стране все школы были такими!..».

Я приняла решение внедриться в систему и, работая под прикрытием, исследовать как можно больше школ. Прикрытие я нашла довольно быстро. Им стал телемагнат Басангович, генеральный директор кабельного телевидения 50-тысячного района Москвы. Я устроилась по легенде «режиссёр детских программ».

Басангович велел прочесать10 районных школ и на радость Управе создать детскую редакцию. Поиски детей оказались бесплодны. Одни не хотели бесплатно работать на телевидении. Другие предпочитали отдавать 300 долларов в месяц за создание портфолио в Останкино. Видала я это портфолио. Поверьте, оно того не стоит. В итоге мне удалось уговорить двух подонков 14-ти лет хотя бы попробовать покривляться перед камерой. Я клятвенно пообещала, что они могут снимать всё что угодно, и дала слово всячески содействовать развитию любой их идеи.

Тем временем я всё глубже внедрялась в школы. Побеседовала со всеми директорами, завучами по внеклассной работе и даже с особо активными учениками. В районе шла какая-то бешеная борьба за детей. Ни одна школа не отдавала детей в чужие руки. А за детьми охотилась не я одна. Было ещё несколько депутатов.

В одной школе было своё телевидение, в другой — своя газета, в третьей — своя Дума, в четвёртой вообще — многопартийная система. Странная школа под названием «Три шестёрки» меня поначалу отпугнула, да и дети из ближайшей «с гимназическими классами за деньги» не советовали мне туда соваться. Однако именно там я нашла целый класс для прямых эфиров и будущего Учителя года. На тот момент он был аспирантом-заочником, преподавал историю, и его сценарий выпускного вечера опубликовали в журнале «Вопросы Школьного Образования».

Тем временем мои подонки выдали идею. Снять новостной сюжет про молодёжную субкультуру. Анархисты, ска-панки и реперы были мною отложены ввиду отсутствия натуры. Сошлись на графитчиках. Вова Макаров, избрав псевдоним Петя Шустриков, скачал солидную текстуху из Интернета плюс пару слов от себя:

«Их преследует милиция за искусство. Глубокой ночью они вынуждены тренироваться, при свете мотоциклетных фар расписывая стены. Участвуют в международных конкурсах. Выражаем протест, требуем предоставления площади... » и т. п.

Я объяснила корреспонденту Шустрикову, что неплохо бы что-то показать: если не самих героев сюжета, то хотя бы образец творчества. Съёмочная группа отправилась к известной подонкам стене. Граффити были отличными. Объёмные буквы МОСКВА и ещё какой-то лис, наподобие рыжего Апа. Я спросила у Вовы, знает ли он авторов.

— Да кто же знает? Знали бы — давно бы в милицию отвели. А не закрасили потому, что ни у кого рука на искусство не поднялась.

Стена с «искусством» находилась за забором охраняемой автостоянки. Сторож автостоянки пошёл нам навстречу — не только позволил заснять произведение с разных ракурсов, но и дал обширное интервью. Стену расписывали мальчики из лицея, специально для этой цели приглашённые. Им оплатили и материалы, и работу. Эскиз делали сами ребята, но утвердил председатель ТСЖ, которому принадлежала автостоянка.

Корреспондент Шустриков был в шоке. Особенно его поразила сумма вознаграждения.

Я неприлично радовалась неожиданным поворотом Шустриковского сюжета. Пользуясь смятением детей, всю дорогу до редакции втирала мысль, что нельзя ничего снимать про анархистов, не зная досконально, кто они такие.

— Ах, Александра Сергеевна, — пытался спорить Шустриков, — уж про анархистов-то я знаю всё. Вы даже не представляете себе, сколько лет этому неформальному объединению. Больше ста!

С горечью признаюсь в том, что я бросила своих малолетних подонков. После того как десятилетний одноклассник моего сына, получив тройку в четверти, понял, что дорога в гимназический класс для него закрыта, поднялся на восьмой этаж высотного дома, оставил рюкзак и мешок со сменкой на общем балконе и, перегнувшись через перила, полетел вниз, я собрала детей и переехала жить к свекрухе в Саратов.