МАНОК

К поездке Колька готовился три дня. Теперь с важным видом едет в троллейбусе. А как же, он ведь теперь большой! Ему пять лет и теперь у него есть свой билет, на свою отдельную полку. И он сам отдаст его проводнику. А что? Папа не против. А еще он умеет мыть посуду. Вот приедет к бабушке и скажет: «Давай, бабушка, посуду я ее помою». А бабушка ответит: «Колька! Какой ты уже большой!».

Я Кольке завидую — тоже очень хочу свой билет и свою полку. И ехать-ехать, куда-нибудь далеко, чтобы наконец приехать, и начнется тогда удивительная и необычная жизнь. Но Колька едет без меня. В то место, где я родилась и выросла. Где родился и Колька. Это наш с Колькой родной дом.

— Колька, ты обязательно помогай дедушке и бабушке.

— Мама! Я же буду им посуду мыть! — не отрываясь от троллейбусного окна, отвечает Колька.

— С дедушкой поговори. Попроси его, чтобы научил тебя ловушки делать. Дедушка умеет ловушки делать. Петли вязать, западни всякие устраивать. Дедушка вообще был таким хулиганом, он даже взрывал бомбочки, когда маленький был.

Это я специально — хочу, чтобы Колька с дедушкой пообщался. А ловушки и бомбочки — это нынешняя Колькина страсть.

— А еще у дедушки есть капкан на медведя.

— Ооо!... — округляются Колькины глаза.

— Да, — поддакивает уже и папа, — у дедушки много чего есть. Ты попроси дедушку, он тебе покажет.

— А если хочешь, можешь попросить, чтобы дедушка его тебе подарил. На день рождения.

— На день рождения? — Колька ошеломленно взирает на меня, и я теряюсь.

Никак не могу по его физиономии определить — как же он воспринял эту идею.

В голове сразу начинают мелькать картинки.

Колька встает с кровати. Солнечное майское утро, за окном зелень. Вся комната увешена воздушными шариками. В центре стоит маленький детский столик, к столику тоже привязаны шарики. А в центре столика, на белой салфеточке, лежит старый, ржавый дедушкин капкан на медведя.

— А ты хочешь, чтобы тебе подарили медвежий капкан? — на всякий случай интересуюсь я.

— Дааа, — выдыхает охотник на медведей, — дааааа...

— Вот и скажи об этом дедушке. Откуда он знает, что ты хочешь на день рождения?

Колька начинает рассказывать, как грамотно использовать капканы. Под деревом. А сидеть на дереве. Ждать медведя.

— Слушай-ка, а у дедушки еще есть игрушечные рыбки, блесны, очень красивые, и манок есть. Когда мне было пять лет, дедушка мне его давал.

— Мама, а что такое манок? — моментально интересуется ребёнок.

— Это такой свисток. Свистишь в него, и к тебе прилетают рябчики. Ты их таким образом манишь, подманиваешь.

— А что такое рябчики? — допытывается потенциальный обладатель медвежьего капкана.

— А это такие дикие курочки. Поменьше домашних, но тоже очень вкусные.

Мы приехали. Вокзал.

***

На вокзале всегда становится немножко грустно. Томительно грустно или отчаянно грустно. Особенно когда провожаешь.

Когда провожаешь, становится завидно и обидно. В тот момент, когда стоишь на перроне, а мимо тебя с грохотом проносится последний вагон. Еще платочком помаши!

Я бы в глаз дала тому умнику, который впечатал в чужие мозги свою мутную телегу про «последний вагон». Кто в него успел — тот «впрыгнул», а кто не успел — их «поезд ушел».

Вокзал — мистическое место. Много клетчатых сумок. Из некоторых торчат голые женские ноги.

Да, а все-таки странная вещь — манок. Мне он казался волшебной палочкой, только не на все желания, а исключительно на внезапное, чудесное появление рябчиков.

Помню, я забралась с ним на дерево и просвистела весь день.

«Иди ко мне, иди ко мне, я одна, я совсем одна... — тоскливо звал манок. — Иди ко мне, у меня никого нет. Никого нет. Никого нет. Иди ко мне. Иди ко мне».

Но в чистом небе так и не появилось ни одного рябчика.

***

БЛЕСНА

Блеснила я лет с двенадцати. Первый раз в Туве на Улуган-холе. Красивое очень озеро, глубокое и большое, с каменным островом. На берегу избушка была охотничья, мы даже с палатками не стали заморачиваться.

Дня три стояли — мылись, стирались... День рождения у меня, кажется, там был.

А я до этого только на удочку да на торпедку ловила. Для ужина.

Пока там костёр-палатка, я с торпедкой постою у речки полчасика и с десяток хариусов вытащу.

А на озере папа дал спиннинг и я с бережка окуней ловила. Приличные такие, ощутимо больше речных. Тянуть было приятно.

Мы с сеструхой решили утречком сплавать на резинке. Спиннинг взяли. Мне 12 лет, сеструхе — 9.

Думали так, вдоль бережка поплавать, страшно далеко. Вода черная, леденющая.

Но всё равно отплыли от берега метров на 200. Стала я кидать. И тут, чуть не с первой закидушки цепляю щуку. Большую. Я её подвела, а вытащить не могу. Огромная. Пасть страшная, зубастая. На губу села и тройник торчит.

Мы босиком, лодка маленькая, резиновая. Нож был. Финка у меня была, моя личная.

Но я просто испугалась.

Я в рост встать не могу — резинка, дно мягкое. Эта стерва тянет изо всех сил, сеструха визжит, весло одно вывалилось, ещё весло ловить надо.

Короче, я её приспустила. Фиг, думаю, пусть уйдёт. За губу — может сняться.

А она нас за собой потащила. Я на сестру ору: «Держи вёсла!» Она на меня орёт: «Выпускай свою щуку!». Леска идёт и катушка не фиксируется.

Тут народ на берегу засуетился. Бинокль взяли и тоже орут: «Гребите, девки, к берегу!».

Такой кипеж.

А она нас тащит, как на буксире. Тащит-то, в принципе, к берегу. Но не в ту сторону, куда нам надо.

С берега орут: «Спиннинг не сломайте! В траву не пускайте!».

Я её опять подматывать стала. Так и плыли. Я подтягиваю, сеструха гребёт.

Доплыли, можно сказать, на щуке.

Доставал её папа. А добивала я. И чистила я. Такие вот правила были.

А как-то несколько лет назад возила ребят на Волгу. Бизнесменов из Москвы. Не бандитов, но всё равно, московский бизнес он жесткий. Так один меня просил червяков насаживать и рыбёшек с крючка снимать. Жалко ему было их мучить. Буддист. И рыбёшек этих они не ели — кошке отдавали. Мелочь, конечно, но всё-таки краснопёрки, густёрок мальки. Могли и завялить. С пивом бы зимой трескали.

Да, щуку ту мы два дня ели. Она вкусная, когда свежая, обжаренная до золотистой корочки.

Вот. А вообще-то, я не рыбак. Так, в деревне когда живём, — сетку ставим, чтобы поесть. Ботать как-то с деревенскими ходила, прикольно.

***

Какой я рыбак? Смеёшься, что ли? Ну а слова эти — «цепляет», «выцепить» — они ведь не рыбацкие. Они общеупотребительные. Все так говорят. Мне вообще блеснить не нравится. Нет, я ловлю кайф, когда закидываешь, когда надо быстро катушку перебросить и мотать... Это секунды, но так ждёшь рывка — а вдруг кого зацепишь?.. А потом вытаскиваешь красивую металлическую рыбку, она как игрушка с ёлки. И хорошо, что никого не зацепила.

Тянуть приятно. Да. Но...

Понимаешь, блесна она, конечно, только на хищника. И тут совсем всё по-другому. Он думает о том, кого бы сожрать. Блеснёт ему и — хоп. Самого сожрут.

Знаешь, бывает ведь с голоду и целиком заглатывают, а крючок где-то глубоко в горле застревает. Приходится брюхо вспарывать и долго ножом ковыряться, чтобы блесну вытащить. Такие вот бывают проглоты.

У меня нет ничего опасного. Ни крючка, ни капкана, ни ружья. Я не цепляю никого на яркие штучки с острыми крючками.

У меня есть маленькая, с полмизинца, трубочка из серого металла — манок на рябчика.

У него очень приятный звук. Такой призывный. Жалобный. Трогательный.

Невозможно не откликнуться, если услышишь. Да?..

Саша Питрова