Открытие в конце недели в областной научной библиотеке Центра толерантности еще долго будет пищей для ума на тему "а кому это нужно?". А уж пиар-поддержка мероприятия, выступление  писательницы Людмилы Улицкой — особенно.

Казалось бы, для огромного количества читателей что Улицкая, что Донцова — существенной разницы и нет. Проходят, скользнув взглядом по полкам в книжном магазине — ага женская беллетристика, и идут дальше.

Напрасно. Ведь Улицкая претендует на совсем другой статус. Это даже не надоевшая к концу перестройки задержанная литература. Первая книжка Улицкой вышла всего лишь в 93-м году, когда автору было уже больше 50-ти лет. Получается, Виктор Пелевин — как писатель — старше.

Сама Людмила Евгеньевна считает себя продолжателем русской литературной традиции. Вроде Достоевского, только современного. Вот цитата из ее выступления:

«Вы себе не представляете, как я мучилась, читая Достоевского, это была для меня каторга. Но настоящая литература требует тяжелой работы над собой. Свой последний роман "Даниель Штайн, переводчик" я писала почти десять лет. Трудно писала, и думала, что читателю будет тяжело его прочесть».

Ну не знаю, я этот роман прочитал за один день. Но понять автора, действительно, сложно. Статью хотел назвать «После «Каторги»», в стиле размышлений о путях развития русской классической литературы в современном мире, но не решился.

Потому что Людмила Евгеньевна — лауреат «Буккера», куратор литературного проекта института толерантности. Под ее руководством уже новые молодые писатели выпустили четыре книги для детей на тему толерантности. На подходе пятая. И потому шутить на тему творчества Улицкой опасно.

Первая книга толерантной серии — о религиях и теориях возникновения мира, смысл которой в том, что все религиозные концепции — это зашифрованные в метафорах научные теории.

Вторая — о семейных традициях разных культур, с небольшой главой об однополых семьях.

Третья — о пищевых запретах, с утверждением, что нет такой пищи, которая бы в какой-нибудь части света не была бы под религиозным запретом.

И четвертая — о дресс-коде. О том, что вся повседневная одежда, считающаяся в данном обществе традиционной, на самом деле собрана со всех сторон света.

По правде говоря, в эту же серию просится и книга пятая — «о психоактивных веществах». Например, о применении алкоголя, кофе, шоколада и запрете на марихуану. Ведь огромное количество людей этим вопросом, мягко говоря, интересуются. Пока такой книги нет, или она еще ждет своего автора. Но не в ближайшее время.

В ближайшее время выйдет пятая книга о смерти.

Хотя, скорее всего, в обществе ещё нет сил, готовых обсуждать тему психоактивных веществ. Но уже ходит анекдот, а может, и не анекдот, что во время интернет-конференции Владимира Путина, он, отвечая на вопрос, будет ли легализована марихуана в России, на секунду задумался, и ответил, что пока не будет. Потом еще выдержал паузу и добавил: «И так нормально».

На официально культурном уровне употребление марихуаны пока только осуждают, что само по себе уже нетолерантно. Хотя на неофициальном, де-факто, она уже легализована.

Зато, судя по последней книжке Людмилы Улицкой «Даниель Штайн, переводчик», общество уже готово обсудить проблему национальной самоидентификации. Причем в самом ранее ее запретном виде, а именно — национальную самоидентификацию крещеных евреев.

Как призналась сама автор, отвечая на вопросы собравшихся в библиотеке читателей: «Хотя вопрос и не толерантный, я человек крещеный».

В этом, наверное, и кроется успех книги, изданной тиражом в 150 тысяч экземпляров, ведь говорил наш неофициальный классик Венедикт Ерофеев: «Что в России больше всего интересует людей?.... Это евреи и гомосексуализм».

В книге Улицкой «Даниель Штайн, переводчик» есть и евреи, и гомосексуализм. Правда, главным образом именно крещеные евреи; а милые гомосексуалисты, официальные коммунисты, порядочные гестаповцы — только проходные персонажи. Пересказывать книгу в статье не вижу смысла. Жанр этой книги — «роман в чужих письмах», читается она легко. Все-таки не Достоевский, за один день, при желании, прочесть можно. Но если в нескольких словах — смысл книги в том, что христианство и есть подлинный иудаизм. Смысл, конечно, спорный, и сегодня автор получает по первое число и от христиан, и от иудеев.

Но итог — как в сказке Гайдара «О мальчише-кибальчише и его военной тайне». Неожиданно, к концу книги, из ниоткуда появляется антигерой. Ищущий просветления отрок, как и положено, бывший буддист, бывший православный монах, Федор Кривцов, разве что не накуренный, бегает по ночному Иерусалиму с ножом в руках. Пытаясь что сделать? Конечно, пытаясь выведать великую и недоступную ему тайну еврейского народа. Не поняв тайны, хотя вот она, на поверхности — просто богоизбранный народ, — Федор режет ножиком случайно подвернувшегося сторожа-мусульманина, а затем отправляется, куда ему и положено отправиться — в сумасшедший дом.

Смиренный, с точки зрения автора, святой Даниель Штайн умирает, так и не увидав, как: «Здесь, в Израиле, будут православные и католики, разговаривающие с Богом на иврите».

Хотя вопрос, на который отвечает книга, вроде бы, даже не в этом, а в том: «Но будут ли среди них евреи? То ли это, о чем мечтал Даниель? А может, это неважно?»

Ну вот, я, кажется, наконец, понял. Толерантность — это когда все будут молиться на иврите, независимо от вероисповедания, и беспрепятственно получать гражданство Израиля, назвавшись евреем. Ведь пока, как поясняет автор, в Израиле на еврейскую национальность (а стало быть, и гражданство) может претендовать только человек, исповедующий иудаизм. Хотя, может быть, так случится, что в ближайшее время это действительно станет неважно.

Но скорее всего, дело даже не столько в этом. А в том, что, окрестившись на волне массовых крещений под конец советской власти, многие, и не только евреи, почувствовали себя в ситуации, когда они, как по русской пословице: «Ни Богу свечка, ни черту кочерга». Примерно в той же ситуации оказались и секретари комсомольских организаций, неожиданно ставшие капиталистами. И капиталистами они оказались неправильными, и в комсомол назад дороги нет. Так что отчасти эта проблема «Свой среди чужих, чужой среди своих» — проблема внутреннего душевного конфликта всего поколения либералов.

Ну а если опять вернуться к евреям? В принципе, что тут такого? Моя знакомая казашка из мусульманской семьи, вдруг принявшая православие, тоже переживала сильно. Кажется, до сих пор переживает. Может быть, не так остро, как первый год, но все же. Правда, ей в Израиль не надо. Но если послушать, как она говорит о Казахстане, о Нурсултане Назарбаеве и о казахах вообще — можно прослезиться, до того трогательно.

А ненавидит она, конечно, модный сегодня фильм «Борат» — «за разнузданную антиказахскую направленность».

Но, приняв православие, она сознательно поставила себя в ту же ситуацию, что и евреи, принявшие христианство. То есть, с одной стороны, неказахской, она все равно казашка. А с казахской стороны — какая-то неправильная казашка. Хотя, может быть, все это — надуманные проблемы, и по-настоящему все такие конфликты есть только в головах... Может быть, эти конфликты уйдут с тем поколением либералов, которое представляет Людмила Улицкая?

У сегодняшних двадцатилетних в моде традиционализм — и у иудеев, и у мусульман, и у христиан. Как говорил один молодой, но уважаемый мусульманин: «Нужно, чтобы иудей был больше иудеем, мусульманин — мусульманином, а христианин — христианином. Только так мы сумеем чего-то добиться, а не путем какого-то глупого объединения на основе химер. Объединяться можно только на основе национальных и религиозных традиций».

Вася Джа