Полгода назад уехала за границу моя очень хорошая знакомая, можно сказать, подруга детства. Мы жили в соседних домах и, как и положено, все свободное время проводили во дворе. Уехала Настя навсегда. Вышла замуж за иностранца. Уехала вопреки воле родителей и желанию друзей. Сказать, что Настя ни в чем не нуждалась, — не сказать ничего. Ее родители неплохо провели первые годы свободного рынка и стали людьми весьма обеспеченными. Настя — единственный ребенок в семье. Дальше, думаю, продолжать не надо. Я долго не мог понять, почему она уезжает практически в неизвестность, имея в Саратове все. Она как-то пыталась рассказать, что познакомилась с мужчиной своей мечты, но в это верилось с трудом. Настя никогда не была романтической особой. И только в последний вечер перед отъездом, когда было уже все выпито и сказано, она вдруг вполголоса призналась, что наконец-то уезжает из этого захолустья под названием Саратов и будет жить в стране, где не надо оглядываться по сторонам, на улицах чисто, и города похожи на города, а не напоминают главные усадьбы советских колхозов. Обидела меня тогда Настя. Обидела до глубины души. Я люблю наш город. Люблю за его внутреннюю красоту и своеобразие, люблю за то, что он просто есть и я здесь родился, учился, а теперь работаю. Я не стал ее ни в чем переубеждать, да и не нужно это было никому: ни ей, ни мне.

Всю прошлую неделю я провел в Ростове-на-Дону. Бывшие однокурсники пригласили быть свидетелем на свадьбе. Не могу сказать, что обрадовался этому предложению, но отказать не смог. Мы были очень дружны в бесшабашные университетские годы. Скажу честно — ехал с неохотой. У меня есть личные поводы не любить Ростов. Я не был там уже лет 8, и то, что увидел, меня поразило. Я увидел совсем другой город, который любим и окружен заботой. За эти годы Ростову удалось избавиться от духа провинциальности, который ощущался раньше во многом. Сейчас это совсем другой город: жизнь кипит, город хорошеет. Непонятно, когда работают дворники, но каждое утро в городе практически идеальная чистота. Грустно мне стало в Ростове. Потому что наконец-то понял, почему уехала Настя. Вдруг совсем по-другому посмотрел на родной Саратов и стали очевидны многие проблемы, которые раньше не задевали. На обратном пути заезжали в маленькие городки, и в каждом что-то было такое, что радовало глаз. Где-то обустроили пешеходную зону, где-то в самом центре построили ряд небольших, но очень красивых домов. Вроде бы денег это требовало немного, но было сделано как-то с умом, с любовью к родному городу. Видно было, что дело не в деньгах, а в отношении.

Весь день я вчера гулял по Саратову, так долго пытавшемуся стать столицей Поволжья и сегодня превратившемуся в обыкновенное провинциальное захолустье. Некрашеные фасады, одинокие дома-исполины среди старых двухэтажек, стеклянные павильоны остановок с разбитыми стеклами, грязные трамваи и облеванные троллейбусы, точечная неуместная застройка и такие же точечные тротуары — рядом с каждым магазином свой рисунок плитки. Со стороны смотреть смешно и грустно одновременно. Не город, а сплошное лоскутное одеяло. Все по-провинциальному убого. До сих пор не могу понять, почему в Ростове я не видел на столбах и углах зданий объявлений. Такое ощущение, что в Саратове не осталось ни одного незаклеенного столба. Везде бумажная бахрома с номерами телефонов. Я уж не говорю о грязи, мусоре, крысах и вонючих, переполненных контейнерах. Может, на мою оценку повлияла осенняя хандра? А может, действительно права Настя, которая, несмотря на достаток в семье, не захотела жить среди всего этого?.. У меня нет ответа на эту внутреннюю реплику. Несколько лет назад интереснейший саратовский ученый, к сожалению, рано ушедший от нас, Сергей Барзилов написал серию работ, посвященных тенденциям трансформации региональных элит. На основе проведенных исследований он описал интересное явление, которое назвал «синдром сельских парней». Его суть — в значительном увеличении в постперестроечный период во властных органах выходцев из села с аграрным базовым образованием. Эти бывшие сельчане, придя во власть, проецируют свой опыт деревенской жизни на политическую и управленческую практику. Они внедряют элементы сельской жизни в городское пространство. Не со всем можно было согласиться с Сергеем Ивановичем. Поначалу казалось, что его теория — голос обиженного интеллигента, завистливо взирающего на успешных селян. Сегодня же, по прошествии многих лет реформ, понимаешь правоту барзиловских слов. Саратов по своему духу стал напоминать центральную усадьбу хорошего колхоза, где каждый выпендривается как может, где нет единого стиля, а все определяется достатком отдельных людей. Есть ли в этом вина тех сельских парней, которые еще не так давно стояли у власти и о которых писал Барзилов? Бесспорно! Они разрешали сделать с городом все, воспринимая его как свою большую вотчину. Они не понимали этот город. Не чувствовали его души. Мы все за эти годы околхозились. Но сегодня другая власть — и куда смотрят нынешние городские парни из теплых кабинетов? То ли им нравится то, что происходит, то ли так удобней... Не приучишь к хорошему — никто ничего и требовать не будет.

Настя сегодня счастлива и шлет фотографии своей буржуйской жизни. Она не хочет приезжать в Саратов, и уверена, что там, за рубежом, ей всегда будет хорошо. И ее детям тоже.

Сергей Сергеев